Когда ночь, накрывшая кладбище св. Якоба своей белесо-серой дымкой, была еще юна, когда луна, приоткрыв вуаль, показала свой бледный лик, а звезды обратили свой холодный взор на царство смерти, простиравшееся под ними, среди старых надгробий возникла баньши. Нельзя назвать это приходом, ибо она не была подчинена законам пространства – она просто материализовалась здесь, как делала всегда, когда находила какое-то место привлекательным. Здесь сам воздух, казалось, был пропитан дыханием смерти, а ощущение упадка было столь возвышенным, что хотелось поклониться этому величию – поэтому она и пришла. Она уже вдосталь насытилась энергией болезни и угасания в больнице, где была до того, а еще раньше ее кормили вибрации отчаяния и смятения на пустыре, где не так давно трагически погибла компания молодых людей.
И вот она пришла за покоем и безмятежностью, как тот, кто провел на пышных пирах несколько дней подряд, ищет тишины и уединения. Лорэйн (будем называть её так, хоть она и давно позабыла своё имя) грациозно скользила между могил, придерживая своё призрачное платье, словно оно могло за что-то зацепиться или испачкаться. Воздух отзывался на её движения лёгким волнением, которое даже можно было бы заметить на фоне штиля, царившего на кладбище. Лунный свет ласкал её бледную кожу, а местные обитатели – слабеющие отпечатки душ, некогда живших на этой Земле – взирали на баньши с некоторым благоговением. Она шествовала мимо них, словно королева по ковровой дорожке – та, что волею судьбы обрела силу, сумевшую провести её сквозь столетие, позволившую ей не угаснуть, не раствориться, не стать такой же жалкой, как те, кого она встречала на своём пути. Её дар… Её проклятие…
Лорэйн замедлила шаг, изучая каждую из душ (даже для её чувствительных глаз они выглядели, как тени, привязанные пульсирующими нитями к своим могилам): она уже знала о них всё, стоило ей лишь взглянуть на них. В смерти все едины: блаженство смерти настолько сильно, что все ощущения, доступные живым, меркнут в сравнении с ним; это свобода, неведомая тем, кто отягощен бренной материей. А вот проявления глупости и невежества индивидуальны. Вот мать, одержимая страхом за своих детей. Она думала остаться с ними, пойти против естественного порядка вещей, а потом стало слишком поздно – путь в вечность оказался закрыт. Вон тот господин всю жизнь свою спустил на стяжательство материальных благ, которые и стали камнем на его шее после смерти. А вон там – самоубийца, обреченный скитаться в этом мире призрачной тенью весь изначально отпущенный срок – десятки лет, что так и остались непрожитыми. Хотел сбежать от страданий, но лишь преумножил их. Бегство в никуда…
Наблюдая за людьми, баньши с каждым разом всё больше убеждалась, что они безнадежно глупы.
«А вот это уже интересно», - баньши остановилась перед свежей могилой с простеньким надгробьем и принялась пристально вглядываться в неё. Что именно показалось баньши настолько любопытным – неизвестно, но изучив могилу, она поднялась в воздух и устроилась на высоком каменном кресте рядом и начала смотреть.
Лорэйн смотрела сквозь время играючи, ведь времени для неё не существовало вовсе. Каждое место несло на себе отпечаток произошедших событий и след людей, побывавших в нём и навеки запечатлевших себя в архивах его памяти. Архивы недавних событий поднять было проще простого, и вот Лорэйн видит пожилого мужчину, везущего к могиле землю. Он резко останавливается, начинает что-то говорить, однако рядом нет ни единой живой души… Баньши проникает за занавес чуть глубже и видит чёрную тень, нависшую над стариком грозным ореолом…

Едва завидев вдали смутную фигуру, Лорэйн сразу поняла, что это тот человек из её видения. Он приближался, и в его движениях ощущалось опасение: что бы ни провело его сюда в такой час, ему хотелось поскорее с этим покончить. Это можно было бы списать на суеверный страх перед кладбищем – местом, насквозь пронизанным духом смерти, которой людишки боялись больше всего на свете, если бы не одно «но»: мужчина шёл слишком уверенно, даже несмотря на то, что его взгляд был устремлён в землю, и безошибочно сворачивал на нужные тропинки. Он явно хорошо знал это кладбище. Что же так смутило его?
Обратив к ночи свой тонкий слух, баньши уловила бормотание: человек препирался с кем-то точно так же, как в видении. Лорэйн подалась вперёд, покачнувшись на волнах белёсой дымки, и увидела то, что ожидала увидеть: чёрная тень из рассеянной субстанции теперь сжалась до фигуры со вполне антропоморфными очертаниями. От тени шли серые, переливающиеся бледным светом каналы, которые, подобно щупальцам, обвивали голову и плечи того, кто так отчаянно пытался отмахнуться от этого привязавшегося – в буквальном смысле – к нему существа. Поле жизни, окутывавшее старика, было болезненного грязно-жёлтого цвета, израненное пробоинами от нитей-щупалец. Существо не обращало ни малейшего внимания на тщедушных призраков – обитателей кладбища, как спешащий по своим делам человек не замечает букашек, ползающих под ногами. Оно было выше их. Оно было Существом Иного Порядка.
Сверхчувственным зрением баньши окинула неизвестное существо, но как ни старалась, не смогла пробиться к тайне, скрытой за чернотой. Существо явно желало остаться неизвестным, и ему было не по душе внимание со стороны призрачной девушки.
Мертвый организм кладбища дышал и трепетал; лучи, тянущиеся от одной могилы к другой, соединялись в тонкую сеть, напоминавшую причудливое кружево. Такой была невидимая простому смертному структура этого организма, так виделось кладбище Лорэйн. Но сейчас гармоничный узор нарушало пространственное уплотнение, образовавшееся на месте, где стояло существо, которое, словно вакуум, втягивало в себя лучи сети, и свет их умирал, терзаемый этой поглощающей силой.
Существо метнуло в Лорэйн угрожающий взгляд узких светящихся глаз и исчезло, обратившись в столп чёрного праха. Тем временем носитель проклятия приблизился к могиле, над которой парила баньши, опустился на колени и принялся что-то искать. Хоть он всячески старался не подать вида, но от Лорэйн не мог ускользнуть его полный смятения полубезумный взгляд в её сторону. Он её видит? Медиум, стало быть. За полтораста лет существования медиумы попадались баньши лишь несколько раз. Эти люди могли её видеть без каких бы то ни было усилий с её стороны. Среди них был один, добившийся заметных успехов на поприще общения с духами – он видел баньши в точности такой, какой была эта прекрасная девушка в момент своей смерти.
«Какой видишь меня ты?» - мысленно обратилась Лорэйн к старику. Вряд ли его видение отличается яркостью, ибо этот человек, очевидно, чурается своего дара и с большой радостью променял бы его на спокойную жизнь. Что ж, баньши знавала и таких.
Ей стало любопытно, и она опустилась на землю прямо напротив горе-медиума, а когда он поднялся с колен, вытянула руку ладонью вперед, будто намереваясь коснуться его.

Как и следовало ожидать, человек шарахнулся от призрачной девушки и припустил прочь с проворностью, не свойственной людям его возраста. Лорэйн не стала преследовать – на царское это дело.  Теперь было совершенно очевидно, что он мог её видеть: баньши немного помогла ему – совсем чуть-чуть – слегка уплотнившись в форме. Не без удовольствия она поймала на себе его изумлённый взгляд.
А когда старика и след простыл, она задумалась о преследовавшем его существе. В том, что оно скоро вернётся, Лорэйн даже не сомневалась, а то, что тёмный незваный гость так ревностно бережёт своё инкогнито, сильнее разжигало её интерес. Двигало ли ею праздное любопытство или за этим стояло нечто большее – доподлинно неизвестно. Человеческой логике вообще не дано постичь образ мыслей того, кто с человеческой природой давно и без сожаления распрощался. Так или иначе, баньши возжелала разузнать об этом существе получше. А как ещё это можно было сделать, если не через «проводника»?
Выследить объект изучения труда не составило: его путь в пространстве ещё не успел раствориться в вечности и петлял по тропинкам между могил синевато-белым шлейфом. Лорэйн материализовалась в сторожке. Человек глотал таблетки, когда увидел её, и снова разнервничался. Снова «просветив» его насквозь, баньши увидела, что связь на тонком плане – связь с мучавшим его существом – не исчезла: нити продолжали извиваться, уходя куда-то в необозримую даль.
Мужчина закрыл глаза, пытаясь отогнать наваждение, а призрачной девушке захотелось пошалить (призракам это свойственно, и даже Лорэйн иногда потакала этой своей слабости). Она приблизилась к окну, от которого Стэнли стоял в двух шагах, и провела по стеклу ладонью: его тут же покрыла матовая пелена, как бывает, когда окна запотевают в морозную погоду. На белом фоне начали одна за другой появляться буквы; тонкие струйки, подобно слезам, стекали вниз, медленно оседали и сами буквы. Или это был только обман зрения? Баночка с таблетками, возвращенная на стол, полетела вниз, лекарство с треском раскатилось по полу.
«БОЙСЯ… НЕ МЕНЯ»… – гласило послание на стекле.

Смятение коснулось лица человека, прорези морщин углубились, а затем это лицо, вмиг ставшее понурым и изможденным, застыло в маске напускного безразличия. Маска сидела безупречно: должно быть, слишком часто приходилось её надевать. Он отвернулся и забросил в рот ещё несколько таблеток с упрямством обиженного ребёнка, который делает всё назло назойливому воспитателю. Очевидно, в этом было его спасение – в упрямстве; он всё ещё жив лишь потому, что упорно не желает открываться, впускать это в себя.
Лорэйн снова взглянула на ауру Стэнли: будто изъеденная червями, которые всё ещё извивались маленькими клубками, она наводила на баньши нечто сродни омерзению. Что-то похожее испытывают люди, глядя на изуродованный труп.
Хлопнула дверь сторожки. Баньши медленно поплыла вслед за бегущим от самого себя гробовщиком, держась на почтенном расстоянии, чтобы он не мог почувствовать её присутствия. Она уже знала, что он направляется домой, как и то, что дом этот где-то поблизости.
Лорэйн приглянулось кладбище св. Якоба, и она желала остаться здесь на неопределенный отрезок вечности. Баньши уже не раз приходилось обитать в подобных местах, и ей было ведомо, насколько зыбким бывает их покой: обитатели волнуются, если им выпадает лишиться смотрителя. А у этого, похоже, особые отношения с подопечными. Интересно, с другими он более обходителен? Как бы то ни было, его связь с этим местом была крепка, и его гибель пошатнула бы этот храм покоя и умиротворения.
В дом гробовщика Лорэйн шагнула не сразу, выждав, пока он сам растворится за этими стенами. Внутри она спряталась за грудой коробок (это было так необычно – прятаться за чем-то материальным), ничем не выдавая своё присутствие.
Баньши ждала и наблюдала. И вот, наконец, в воздухе образовалось серое пятно и начало медленно расползаться по сторонам, подобно кляксе. Лорэйн сосредоточилась, чтобы скрыть себя «саваном».

Эта какофония звуков, которой хозяин дома пытался заглушить свой страх (а он боялся – маска безразличия упала с его лица, когда он счел, что остался один) досаждала чуткому слуху Лорэйн, и лишь сильный голос оперной певицы, доносившийся из граммофона, сглаживал неприятные ощущения.
Он пытался бежать… И что-то подсказывало баньши, что не только она была причиной этого бегства.
Внезапно все звуки умерли, и оглушающую тишину разорвал и искорёжил треск разбивающихся лампочек. Старый трюк.
Существо снова материализовалось в виде чёрной тени с размытыми контурами; сверхчувственные способности Лорэйн уловили слабый отблеск его ауры – разреженной, как вакуум, и совершенно лишенной цвета. Это был не призрак, нет – на своём веку баньши доводилось видеть целый легион призраков, и они ощущались иначе. А ещё у них у всех был образ – часто расплывчатый и угасающий, но различимый. У него – не было… И если при первом соприкосновении с ним Лорэйн решила, что оно свой облик прячет, то теперь усомнилась: а есть ли этот облик вообще?
Нити, связывающие гробовщика с его «гостем» заизвивались, сокращаясь в длине. Контуры тени заплясали, и она втянулась в тело мужчины, который выглядел сейчас сломленным и раздавленным.
- Кто тут? Никого не вижу...
- Это ты притащил.
- Это не я, я никого не...
Они оба были уязвимы в этот момент, и, не желая упускать шанс, баньши метнулась вперёд с легкостью белого облака снега, нарисованного вьюгой на тёмном холсте ночного неба. Она склонилась над распластавшимся на полу Стэнли и поднесла белоснежные ладони к его голове. Поток пошёл: хаотичные образы, случайные обрывки фраз и мыслей закружились перед взором Лорэйн.
Джеки?..
Её грубо прервали: невидимая волна хлестнула девушку и отбросила назад. Её обдало нечто сродни жару, но не пламя было его источником, а ярость.
«Не лезь!» – зло проскрежетало существо, и слова отпечатались в сознании Лорэйн.
«Кто ты?»
Вместо ответа послышался высокий свист, похожий на пронзительный крик.
«Я узнаю», – упрямо заявила баньши. Это не было похоже на человеческий разговор, и даже обменом мыслями это действо назвать было сложно (слишком далеко оно было от законов формирования человеческой речи), однако откуда-то пришла уверенность, что её понимают.
«Он мой!!!» – бесновалось Нечто.
«Не твой».
Такой наглости привыкшее здесь хозяйничать существо потерпеть не могло. Его гнев стал вихрем, вознесшим в воздух осколки лампочек и случайные мелкие предметы. Башня из коробок в углу накренилась и рассыпалась, разбрасывая содержимое по полу. Расставленные тут и там урны для праха тоже не удержались на своих местах. Со стороны лестницы раздался сильный грохот. Лампочки больше не взрывались, но весь дом погрузился в темноту, оказавшись полностью обесточенным.